— Я знаю только одно, — продолжила она, отважно глядя в глаза Кадфаэлю, и он увидел на ее юном, нежном лице такую решимость, которая невольно внушала уважение, — я знаю, что Лиливин не причинял зла ни моему хозяину, ни вообще кому бы то ни было. И то, что на него наговаривают, это все неправда.

— И он ничего не крал? — тихо спросил Кадфаэль.

Девушка нисколько не смутилась, два маяка, ни разу не сморгнув, выдержали его взгляд.

— Может быть, что-то съестное, когда он был голоден: яйцо из-под курицы, куропатку в лесу, даже каравай хлеба… Это могло быть. Он всю жизнь голодал. — Как ей было не знать этого, то же самое она на себе испытала! — Но еще что-нибудь? Украсть деньги или золото? Какой ему от этого был бы прок? Нет, он не из таких! Это — никогда!

Кадфаэль первым заметил высунувшуюся из холла голову, и тихонько предупредил Раннильт:

— Ну, беги! Скажешь, что это я тебя задержал расспросами, но ты ничего не знала и ничего не могла сказать.

Раннильт мгновенно все сообразила. Прежде чем раздался нетерпеливо окликавший ее голос Сюзанны, она уже спешила к ней со всех ног.

Не дожидаясь, когда она скроется в доме вслед за своей госпожой, Кадфаэль повернулся и зашагал через проход между мастерскими на улицу.

Болдуин Печ с кружкой пива в руке сидел на крыльце своей мастерской. Поскольку улочка была узкой, а оба дома, обращенные фасадом на северо-запад, были погружены в глубокую тень, у него, очевидно, имелась особенная причина отдыхать именно в этом месте. Все жители города, которые вчера были в гостях на свадьбе в доме Уолтера Аурифабера, сегодня поднялись, едва только пришли в себя после вчерашнего гулянья, и с утра все были уже на ногах, а их раннему пробуждению и бодрости в немалой степени способствовал запас удивительных новостей, которыми нужно было как можно скорей поделиться с соседями, и надежда узнать все мельчайшие подробности.

Мастер Печ был коренастый крепыш лет пятидесяти с наметившимся круглым брюшком; среди сограждан он слыл знаменитым рыболовом, однако не умел хорошо плавать, что было редкостью для жителей города Шрусбери, с трех сторон омываемого водами Северна. У него действительно был длинный нос, который чутко поворачивал по ветру, едва где-нибудь повеет скандалом, однако хозяин с осторожностью пользовался возможностями этого тонкого инструмента, смакуя чужие неприятности как бы из любви к искусству, а не ради собственной выгоды. У него было простецкое круглое, вечно улыбающееся лицо с бледно-голубыми глазками, в которых то и дело вспыхивал огонек веселого любопытства. Кадфаэль слишком хорошо знал Болдуина Печа и остерегался сказать при нем лишнее. Но сейчас он первым поздоровался, как бы напрашиваясь на беседу, хотя был уверен, что Печ только и выжидает удобного повода, чтобы подцепить собеседника.

— Ну что, брат Кадфаэль, — начал Печ с простодушным выражением, — вы верно, приходили лечить моих соседей. Как им не повезло! Надеюсь, что они не слишком убиты горем? Мой мальчонка говорит, что они уже немного пришли в себя и у обоих дела идут на поправку.

Кадфаэль дал приличествующий случаю ответ, чтобы побудить Печа рассказать все, что тот знает, и выудить из него побольше подробностей. Он помалкивал, а сам держал ухо востро. Ему пришлось сызнова выслушать уже знакомый рассказ, на сей раз уснащенный живописными подробностями, на какие Печ был большой мастер. Один раз за время их беседы из мастерской выглянул подмастерье Печа, видный парень, живший в двух кварталах отсюда с овдовевшей матерью. Работник бросил понимающий взгляд на своего хозяина и вновь скрылся в мастерской, убедившись, что сегодня ему предстоит самому справляться с работой, что, впрочем, его вполне устраивало. Джон Бонет давно уже научился всему, что мог ему показать его наставник, который хорошо знал свое дело, но был не в меру ленив; так что теперь подмастерье вполне управлялся без чьей-либо помощи. У Печа не было сыновей, оставлять мастерскую в наследство было некому, а своему помощнику он доверял, во всем на него полагался, и тот готов был терпеливо ждать своего часа.

— А брак-то удачный, — сказал Печ, многозначительно ткнув брата Кадфаэля в плечо. — В особенности, если окажется, что сокровище Уолтера и впрямь окончательно пропало. Дочка Эдреда Беля получит такое наследство, которого хватит, чтобы по крайней мере возместить половину потери. Не зря Уолтер потрудился, чтобы заполучить ее в невестки, да и старуха не сидела сложа руки. Уж эти двое никогда не промахнутся! — Печ многозначительно потер друг о друга большой и указательный пальцы, толкнул в бок Кадфаэля и подмигнул одним глазом. — А девица уж никак не красавица и никаким искусствам не обучена — ни тебе спеть, ни станцевать как следует, чтобы развлечь общество. Однако и не уродина, так что в общем вроде и ничего, а иначе бы парня нипочем не уломали, тем более у него уже есть с кем сравнивать!

— Он — видный юноша, — спокойно сказал Кадфаэль. — И, говорят, неплохой умелец в своем ремесле. Он и наследство получит хорошее.

— Да вот только сейчас-то не больно ему богато живется! — прошептал Болдуин, придвигаясь поближе и снова весело тыча Кадфаэля в плечо острым пальцем. — Ждать-то — оно хуже всего! Молодежь живет сегодняшним днем, а не завтрашним, а что до женитьбы, так тут, знаете ли, еще как посмотреть! Старушка пускай и обожает его, и нарадоваться не может на красавчика внука, а раскошеливаться не больно спешит, так что ему не много от нее перепадает на лакомства. А ведь то, что ему по вкусу, пожалуй, дороговато стоит!

У Кадфаэля промелькнула запоздалая мысль, что человеку в монашеском платье несколько неприлично жадно слушать городские сплетни, но он все же продолжал слушать, не опускаясь до расспросов. Впрочем, заядлый сплетник и не нуждался в расспросах. Однажды разоткровенничавшись, он вошел в азарт и явно не собирался замолкать.

— Хотите верьте, хотите нет, — продолжал он, дыша в самое ухо Кадфаэлю, — но он ведь уже, случалось, запускал руку в ее кошелек, хотя старушку, казалось бы, нелегко провести. Нынешняя его зазноба дорогонько ему обходится, а уж когда муженек проведает про эти фокусы, тут уж и вовсе такое начнется! Можно заранее сказать, что, дай ему только прибрать к рукам невестино приданое, он все спустит на украшения другой красотке. Нельзя сказать, чтобы он что-то имел против женитьбы. Когда их сватали, девушка ему нравилась, а уж ее денежки и тем более. Да только есть другая, которая нравится ему больше всех. Что касается имени, тут лучше молчок: имя назовешь — врага наживешь. Но вы бы только видели ее вчера у них на свадьбе! Наглая, что твоя королевская полюбовница! А старикан-то ее рядом с ней пыхтит, отдувается, пыжась от гордости, что ведет первую красавицу, а она в это время с женихом переглядывается, и оба чуть не покатываются со смеху, глядя на старого дурака. И ни у кого, кроме меня, не хватило зоркости, чтобы углядеть, как они перемигнулись.

— Вот и хорошо! — рассеянно отозвался Кадфаэль, думая в это время о другом.

Слушая Печа, он понял, отчего Даниэль так невзлюбил этого жильца. Кадфаэль даже не думал подвергать сомнению те сведения, которые он почерпнул от Печа, потому что шпион по призванию никогда не успокоится, пока не разнюхает всю подноготную. Хотя он ни словом не обмолвился о своих открытиях Даниэлю, тот, очевидно, был не так прост, и красноречивое подрагивание любопытного носа, многозначительные взгляды холодных глаз подсказали ему, что его любовные похождения отнюдь не были тайной для соседа. А кто же тогда обманутый старый муж, присутствовавший на свадьбе в качестве почетного гостя? Видимо, он богатый и уважаемый купец и у него молодая, хорошенькая, самоуверенная жена… Может быть, он женат на ней вторым браком? Городок был не так уж велик, чтобы Кадфаэлю пришлось долго перебирать варианты. Конечно же, это был Эйлвин Корд. Овдовев два или три года тому назад, он вновь женился, к неудовольствию своего взрослого сына, на красотке втрое моложе себя, а звать юную щеголиху Сесили…