«Зато это было очень полезно для его самолюбия», — про себя подумал Кадфаэль.

Неожиданно Лиливин спросил его по-ребячески сердитым и обиженным голосом:

— А как вы узнали?

— Да по тому, с каким трудом ты выдавил из себя ответ, когда надо было сказать, что ты никуда не уходил. Из тебя, дружок, никогда не получится настоящий врун, и, чем противнее тебе врать, тем хуже у тебя вранье получается. Мне кажется, что в последние несколько дней тебе очень опротивело лгать. Так как же тебе удалось сначала выбраться, а потом вернуться?

Собравшись с духом, Лиливин рассказал ему, как новое платье помогло ему проскочить мимо стражей, смешавшись с выходящими богомольцами, и как он проводил Раннильт до ворот ее дома, а затем пробрался за ограду монастыря, спрятавшись среди возвращавшихся в аббатство работников. Он ни словом не упомянул, о чем они разговаривали с Раннильт по пути и о том, что тогда видел, пока сам Кадфаэль не расспросил его с пристрастием.

— Так ты был возле мастерской примерно спустя час после повечерия?

Как известно, ночь — самое подходящее время, чтобы избавляться от своих врагов, а эта ночь была как раз та самая, которая прошла между исчезновением Печа и обнаружением его трупа.

— Да, я подождал, пока она войдет во двор. Знать бы только, как там ее встретили! — высказал Лиливин свою тревогу. — Правда, хозяйка сама отпустила ее на целый день. Надеюсь, что никто на нее не рассердился.

— Хорошо! Раз ты там был, то не заметил ли ты чего-нибудь необычного, каких-нибудь людей?

— Я видел одного человека, который вышел на улицу, — вспомнил Лиливин. — Это было после того, как Раннильт уже вошла в дом. Я стоял напротив, в темной подворотне, и тут Даниэль Аурифабер появился из прохода и пошел налево по улице. Наверно, он скоро куда-то свернул, потому что на обратном пути я его нигде не видел. Я дошел до Кросса, потом шел по Вайлю, но его больше не встретил.

— Даниэль? Ты точно видел, что это он?

Уж больно быстро этот молодой человек появился сегодня! Едва заядлые зеваки увидели с моста, как привезли в лодке тело, он уже был тут как тут. Уж очень бойко он сразу сунулся вперед выступать от имени тех, кто не долго думая спешил свалить на голову чужака вместе с прежними еще и новое обвинение, отмахнувшись от уверения, что тот все это время просидел в укрытии.

— Ну конечно! Его нельзя было не узнать! — Лиливин был удивлен, что брат Кадфаэль так этим заинтересован. — А это важно?

— Может быть. Пока об этом еще рано говорить. Одну вещь ты мне не сказал, — серьезно продолжал Кадфаэль. — Я не думаю, что ты такой несообразительный, чтобы тебе самому это ни разу не пришло в голову. Когда ты вышел отсюда и никто не забил тревогу, то впереди у тебя была целая ночь, ты мог ведь уйти далеко от своих обвинителей. Неужели у тебя не появилось искушения?

— Она тоже меня уговаривала, — сказал Лиливин, улыбаясь воспоминанию. — Она долго убеждала меня бежать, пока не поздно.

— Почему же ты не убежал?

«Потому, что она на самом деле этого не хотела, — подумал Лиливин, почувствовав, как, вопреки всем горестям, у него радостно забилось сердце, — и потому, что если она когда-нибудь вернется ко мне, то встретится не с преступником, подозреваемым в грабеже, а с человеком, которого перед всеми признали невиновным».

Но вслух он высказал только одну, поразившую его, словно откровение, истину:

— Потому, что теперь я уже никуда без нее не уйду. Когда я выйду — если вообще выйду — на волю, то только с ней вместе.

Глава восьмая

Среда

На следующий день после заседания капитула Хью пришел к Кадфаэлю, и, уединившись вдвоем в сарайчике, они устроили небольшое совещание.

— Все в один голос говорят одно и то же, — начал Хью, удобно расположившись под шуршащими связками прошлогодних целебных трав и попивая приготовленное Кадфаэлем винцо из нового, только что початого бочонка. — Все стоят на том, что смерть Печа как-то связана с тем, что случилось в день свадьбы молодого Аурифабера. Но это семейство так занято мыслями о деньгах, о своих кровных деньжатах, что все, за исключением дочери, которая так презрительно кривит губы, но при этом молчит, а уж против своей родни и подавно ничего не скажет, ни о чем, кроме своей потери, не могут говорить, считая, что и у остальных тоже не может быть другой заботы. Доход доходу, конечно, рознь, но и в лавке мастера Печа дела идут неплохо, а после мастера Печа не осталось никакой родни, кому его лавка могла бы перейти в наследство. Кажется, ни для кого не секрет, что он собирался сделать своим преемником работника. Этот парень, молодой Бонет, уже более двух лет делает за него почти всю работу, он вполне заслужил, чтобы ему доверяли. По всей видимости, это очень достойный и порядочный молодой человек, но, как знать, не надоело ли ему долгое ожидание? А кроме того, нельзя упускать из виду, что замок-то и ключи для железного сундука Уолтера изготовил не кто иной, как Болдуин Печ.

— Там есть еще мальчонка, который служил у него на побегушках и ночью спал в лавке, — напомнил Кадфаэль. — А он ничего не рассказал?

— Тот несмышленый мальчишка? Дурачок? Не думаю, чтобы в его памяти удерживалось что-нибудь дольше одного-двух дней, но он настойчиво твердит, что хозяин не возвращался с тех пор, как ушел утром накануне того дня, когда его выловили из реки. Он частенько пропадал на целый день, но если он дотемна не возвращался, то мальчишка начинал беспокоиться. Он не мог спать. Я готов положиться на его слово, что тогда все было спокойно и ночью никто не шатался во дворе. Так что мы пока ничего не узнали о том, когда Печ умер, хотя, казалось бы, ночью было удобнее всего спустить в воду и его самого, и его лодку. В дневное время никто не заметил на реке перевернутого коракля ни на первый, ни на второй день.

— Полагаю, что вы еще туда наведаетесь, — сказал Кадфаэль, подумав, что вчера у помощника шерифа не хватило времени, чтобы повидать и допросить всех соседей. — У меня тоже есть дело в этом доме, завтра я пойду навестить старушку Джулиану, а сегодня у меня нет подходящего повода. Уж вы, пожалуйста, посмотрите за меня, как там поживает маленькая валлиечка. Узнайте, как ее настроение и что она видит от хозяев — ласку или таску.

Хью подмигнул и посмотрел на него смеющимися глазами:

— Ваша землячка, не так ли? Судя по тому, как она вчера вечером распевала за чисткой кухонных горшков, она не тужит.

— Так вы говорите — распевала?

Вот самая хорошая новость для ощипанного воробья, который, как в клетке, сидит в своем убежище!

— Превосходно! Как раз то, что мне хотелось услышать! Кстати, Хью, если вы хотите получить от меня подсказку, как я напал на этот след, то порасспрашивайте-ка соседей, не видел ли кто-нибудь ночью на улице Даниэля Аурифабера, приблизительно через час после повечерия, когда ему давно полагалось быть в постели с молодой женой.

Хью резко обернулся к Кадфаэлю, мотнув черноволосой головой, и бросил на своего друга долгий изучающий взгляд:

— В ту ночь?

— В ту самую.

— И три дня как женат! — Хью состроил выразительную гримасу и усмехнулся. — Я слыхал, что молодой человек этим славится. Но я вас понял. Возможны и другие причины, чтобы оставить молодую жену одну в холодной постели.

— Когда я с ним говорил, — сказал Кадфаэль, — он не скрывал, что недолюбливает замочного мастера. Но если бы его неприязнь была настолько серьезной, чтобы перейти в ненависть, он, скорее всего, не стал бы о нем распространяться.

— Об этом я тоже не забуду. Скажите, Кадфаэль, — спросил Хью, проницательно глядя на него, — насколько надежен указанный вами след? Предположим, я не найду нужного свидетеля, вернее сказать, не найду второго, — могу ли я рискнуть, опираясь на ваше открытие?

— На вашем месте я бы рискнул, — весело сказал Кадфаэль.

— Похоже, вы необыкновенно быстро отыскали этого свидетеля, — суховато заметил Хью. — И даже не выходя за ворота аббатства. Вам он выложил то — не будем уточнять, что именно, — из-за чего он тогда поперхнулся на простенькой лжи. Я так и думал, что вы сумеете этого добиться! — И расплывшись в улыбке, Хью встал, отодвинув от себя стакан. — Вашу исповедь я выслушаю позднее, а сейчас посмотрим, что я сумею вызнать у молодой жены.